Имя Берлиоза обыкновенно связывается с представлением о программной симфонии, или, шире, с программностью в музыке.
Он стремится быть конкретным, дать в своей симфонической музыке ощущение пространства, света, краски, тепла. Однако в целом для Берлиоза «программность» есть своего рода композиционный метод для того, чтобы одухотворить традиционные симфонические формы, окрылить фантазию художника: программа была своего рода посредником между литературой и музыкой романтической эпохи, литературы, не нашедшей еще путей к позднейшему реализму. Что Берлиоз был очень чуток к литературным веяниям своего времени, легко поддавался литературным впечатлениям, свидетельствует вся его биография. Байрон, Шекспир, Гете, Шатобриан постоянно возбуждали его воображение, заставляя его творить музыкально. Особенно для него важно влияние английской литературы Байрона, Шекспира. Но каковы бы ни были литературные сюжеты его симфонических произведений, единственным их содержанием были всегда его собственные переживания. Лучшим доказательством может служить его «Фантастическая симфония». И с этой точки зрения для Берлиоза программа не была никогда началом, только извне оформляющим его музыку.
Великая историческая заслуга Берлиоза — его искусство оркестровки. Он был первым композитором, показавшим самостоятельное значение оркестровых красок, независимо от мелодического рисунка: ни у кого из его современников инструментальный не был до такой яркости, как у него, и в этом отношении Берлиоза с полным правом можно назвать организатором современного оркестра. Но как ни многочисленны новые приемы берлиозовской инструментовки (например, в соединении до него редко при-менявшихся в оркестре инструментов — арфы, английского рожка, офиклеида, корнет-а-пистона, или особых эффектов — флажелетов струнных, арф), всеже необходимо указать на его связь с мастерами французской оперы начала XIX века — Мегюлем, Керубини, Спонтини, Буальдье, Лесюером, от которых он многому научился.