Не только в Колпашево, повсюду Глиэра тепло встречали, и это заставляло забывать об усталости, вызванной трудными порой ночными переездами, смягчало горечь тех выступлений, когда приходилось играть на разбитом, расстроенном инструменте. Рейнгольд Морицевич всегда сохранял спокойствие и не роптал.
Однажды около Читы, сбившись с дороги из-за повалившего снега, их машина простояла в овраге всю ночь в ожидании снегоочистителя. Глиэр ободрял своих попутчиков и шофера и до рассвета рассказывал о себе, о том, какие трудности в жизни приходилось преодолевать. Бессонная ночь не помешала ему в соответствии с намеченным планом в то же утро, как только они добрались к пункту назначения, провести в цеху железнодорожных мастерских концерт, обещанный местным рабочим.
«Я делаю общественно полезное дело, что требуется сейчас от каждого музыканта и композитора, и приношу пользу там, где еще никто ничего подобного не делал», — писал Рейнгольд Морицевич домой в ответ на тревожный запрос, полученный в Новосибирске от его семьи, напуганной газетными сообщениями о предпринятой им «сибирской одиссеи». В конверт Глиэр вложил фотографию, сделанную во время одного из выступлений. «Это был дневной концерт, — пояснял он, — поэтому я в пиджаке; всюду же выступаю во фраке, и публике это очень приятно». Порой Глиэр чувствовал себя как бы миссионером, несущим людям свет и радость от встреч с искусством.
В больших городах прием был не менее радушным, и особенно приятно было, что все билеты раскупались заранее, при первом же оповещении. «Только что возвратился из концерта, — писал Глиэр из Томска. — Театр, в котором 1100 мест, был переполнен, и было еще триста приставных стульев. В этом роде было и в Омске». В Новосибирске, где, как и в Иркутске, проводились симфонические концерты, Глиэр имел такой успех, что, уступая настойчивым просьбам, ему пришлось после Томска снова вернуться в этот город и дать еще дополнительные концерты.
В середине апреля, находясь вблизи Иркутска, Глиэр отправил домой такое сообщение: «Сегодня утром на станции Иннокентьевская мы выступали в железнодорожных мастерских во время перерыва. Площадка товарного вагона была превращена в сцену. Втащили пианино. Тут же на глазах у публики, за маленькой перегородкой, одевалась балетная пара». Вечером следующего дня в клубе был дан второй концерт.
После турне по Сибири Глиэр дирижировал симфоническими концертами в Твери, Таганроге. Затем он отправился в Ташкент и с оркестром русской оперы провел там два симфонических концерта. А так как, помимо Первой симфонии, сюиты из «Красного мака», увертюры и танцев из «Шахсенем», ему хотелось показать еще и арии из этой оперы, то из Баку была приглашена Шевкет Мамедова. С этой же программой Глиэр выступил и в Алма-Ате. И неизвестно, как долго продолжались бы еще эти поездки, если бы он не получил от Управления по делам искусств Узбекистана предложение взять на себя руководство по подготовке Декады узбекского искусства в Москве, намеченной на двадцатые числа мая 1937 года.
Как тринадцать лет назад для успешной работы над «Шахсенем» пришлось Глиэру погрузиться в специфику азербайджанской музыки, так теперь необходимо было, прежде всего, изучить музыкальную культуру Узбекистана. И Глиэр принялся за работу с полным сознанием ее необходимости. Здесь следует отметить, что профессиональная музыкальная культура республики в ту пору (1936) уже находилась в стадии значительного подъема. В Ташкенте уже существовала консерватория, создана была Государственная филармония, осуществлялись первые опыты по созданию музыкально-драматических произведений.