Характернейшим виртуозом-романтиком этого периода, «гением виртуозности» является один из величайших известных истории скрипачей Николо Паганини (1782—1840).
Своим демонически бешеным виртуозным темпераментом, о котором создавались целые легенды, он оказал сильнейшее воздействие на современных ему композиторов: Листа, Шумана, Шопена, для которых виртуозность была, однако, лишь подножием недлинного искусства. Паганини действовал на музыкантов своей эпохи не только изумительной техникой (игрой октавами, новыми эффектами октавных, децимных и септаккордных пассажей, широкое пользование «скордатурой»), но и сильнейшей выразительностью своей игры, для которой блестящая техника была средством, а не целью. Это был замечательный художник звука, обогативший скрипичную литературу 24 «каприччио» для скрипки соло, 2 концертами, рядом вариационных произведений, 12 сонатами для скрипки и гитары (Паганини виртуозно играл и на этом инструменте), 3 квартетами для скрипки, альта, гитары и виолончели. Париж он посетил в 1831 г., когда атмосфера города была насыщена отголосками недавних революционных событий. Ближайшим учеником Паганини был Камилло Сивор и (1815—1894), из дальнейших представителей его школы назовем Д. Алара (1815—1888), учителя знаменитого скрипача Сарасате, П. Сантена (1813—1890) и Ш. Данкля (1818—1907). От французской школы в лице Шарля Берио (1802—1870) откололась самостоятельная бельгийская школа, самым блестящим виртуозом которой является А. Вьетан (1820—1881), развивший главным образом ее эффектную сторону.
Для развития фортепианной техники 30 и 40-х годов огромное значение имел ряд усовершенствований фортепианного механизма, произведенных в первой половине столетия, особенно изобретенный в 1828 г. знаменитым фортепианным мастером Себастьяном Эр аром реляционный механизм, допускавший повторение звука раньше, чем фортепианный молоточек возвратится в свое первоначальное положение, что давало возможность передачи тончайших динамических оттенков. Сотни пианистов стремились использовать эти новые преимущества фортепиано, но только немногие из них представляют интерес для истории музыки. Гейне был совершенно прав, называя только трех достойных внимания пианистов: Тальберга, Шопена и Листа.
Сигизмунд Тальберг (1812—1871), ученик Гуммеля и Черни, один из баловней тогдашней Европы, в 30-е годы считался наиболее блестящим пианистом. Достоинства фортепианной техники Тальберга заключались в певучести игры, соединенной с красивой элегантностью аккордовых пассажей, распределенных между обеими руками. Это был артист несомненно хо рюш его вкуса, но несколько вялого темперамента, с преувеличенным стремлением к гладкости и изящности во внешне законченной игре. Он был первым фортепианным виртуозом, заполнявшим собственными композициями целый концерт, причем композиции его были по большей части транскрипции на арии из популярных опер. Эти фантазии, теперь совершенно забытые, когда-то сыграли известную историческую роль.
Наряду с Тальбергом блистало еще несколько пианистов, подняла на гребень волны господствующей моды: А. Дрейшок (1818—1869), впоследствии профессор Петербургской консерватории, Ф. Калькбреннер (1788—1849), ученик Клементи, развивший до крайних пределов пальцевую технику, и плодовитый композитор салонного жанра А. Герц (1803—1888), наводнивший Европу своими бессодержательными, но внешне блестящими пьесами. К этой группе принадлежит и более солидный музыкант, один из образованнейших пианистов своего времени, популярный у нас автор увертюры к революционной драме «Робеспьер» Г. Литтольф (1818—1891), активный участник мартовской революции в Вене, звезда которого стала также восходить на парижском горизонте 40-х годов.