Строгая самодисциплина и потрясающая целеустремленность молодого Глиэра уживались в нем с поэзией и романтическими порывами, что придавало яркую окраску его мыслям и чувствам. Вот, к примеру, страничка из его письма к Марии Робертовне с описанием своих уединенных часов упорных занятий: «...Прелестный друг приходил опять ко мне, вливал в мою душу свою живую струю жизни, заставлял меня много работать и обещал когда-нибудь, не скоро еще, рассказать ту тайну, которую я стараюсь разгадать.
Те минуты, когда я чувствовал ее около себя, были самыми лучшими в моей жизни. Прелестная, красивая, она становилась иногда с распущенными волосами около меня и начинала петь свои песни. Я слушал, слушал, впитывая в себя их, и думал, что когда-нибудь в состоянии буду их перенести в свои сочинения... Те несколько лет, которые я провел в страшной работе, она почти не расставалась со мною... Она меня удерживала от многих дурных привычек и поступков... Это моя муза... Она мне рассказывала о том мире, в котором теперь живут и Моцарт, идеальная для меня личность, и строгий Бетховен, и Чайковский, и дедушка Гайдн. Она мне рассказывала о том оркестре, в котором Паганини не гнушается вторую скрипку играть, которым дирижирует и Вагнер, и Берлиоз. Она мне сказала, что в ту минуту, когда я услышу первые аккорды этого оркестра, я узнаю тайну, которой она не может пока мне сказать. Я давно прислушиваюсь, и я верю в то, что скоро услышу те дивные звуки, которыми будет дышать моя музыка. А пока моя музыка бездушна... Мне нужно много еще работать». Нужно было обладать поистине большим мужеством и верой в свои силы, чтобы в письме к невесте, перед которой молодой человек всегда старается предстать в наилучшем виде, назвать свою музыку «бездушной».
Описание природы у Глиэра, проявление возраставшего нежного чувства к Марии Робертовне — единственной, ненаглядной Манюрочке, — все полно поэзии, романтизма: «Ходил по саду, довольно темно уже; сорвал несколько цветков, простых, которые пошлю Вам с письмом. Остановился около молоденькой сосны, прислушался: она жаловалась на то, что как скучно одной быть постоянно; не с кем поделиться мыслью; не с кем порадоваться жизни». В другом письме он пишет, что, вернувшись от бабушки в Киев, привез красивую душистую розу. «Завтра вброшу в это письмо несколько лепестков и пошлю его Вам. Помните, придет время, и я забросаю Вас всю чудесными пахучими розами, вплету в ваши волосы душистые ландыши... и буду вами любоваться».
Тем временем, пока молодой Глиэр со всей тщательностью готовил себя к будущей деятельности — совершенствовал технику, изучал музыкальную литературу, учитель его Сергей Иванович Танеев старался познакомить общественность с сочинениями молодого композитора. 25 сентября 1900 года он пишет в Петербург крупнейшему музыкально-общественному деятелю тогдашней России Митрофану Петровичу Беляеву: «Два года тому назад у меня в классе окончил ученик Глиэр, написавший к экзамену 1-ю часть струнного секстета. Остальные части этого секстета он написал при переходе в класс Ипполитова-Иванова... Зная Глиэра как человека, приобретшего прекрасную технику в камерном стиле..., я бы очень хотел, чтобы с этим секстетом и вообще с его камерными вещами познакомились петербургские композиторы, и очень был бы Вам признателен, если бы Вы проиграли его сочинения на одном из Ваших вечеров. Он пошлет ноты секстета и струнного квартета г. Крыжановскому, участвующему в Вашем квартете».
Ничего не зная тогда об этом письме Танеева, Глиэр крайне удивился, получив от Крыжановского весть о том, что Беляев интересуется его камерными сочинениями, однако ноты аккуратно переписал и выслал. Еще больше его поразило и, конечно, обрадовало следующее извещение друга: «Ваш секстет дважды исполнялся на «пятницах». Глазунов очень хвалит...».
Беляев весьма считался с мнением Глазунова. Да и ему самому, видимо, понравился секстет. Во всяком случае, он передал ноты для исполнения в так называемом квартетном собрании, а Глиэру отправил телеграмму с сообщением, что «репетиция в понедельник утром», просил приехать в воскресенье и приглашал остановиться у него.
«Митрофан Петрович встретил меня очень радушно, по-отечески...» — вспоминал Глиэр. С первого взгляда Беляев произвел на него сильное впечатление своей внушительной и красивой внешностью, образной речью, обнаруживавшей острый, самобытный ум и сильную волю. «Наша первая с ним беседа была о музыке, точнее — о камерной музыке, которую Беляев страстно любил и отлично знал. Будучи неплохим альтистом, он являлся постоянным участником любительского квартетного ансамбля, собиравшегося у него с большой аккуратностью каждую пятницу».
По совету Беляева на следующий день Глиэр отправился с визитами к Римскому-Корсакову, Лядову и Глазунову. Визиты были очень краткие, носили почти официальный характер, но Глиэр успел ощутить то глубокое уважение, с каким они все относились к его учителю С. И. Танееву. В пятницу Рейнгольд Морицевич присутствовал на очередном домашнем музицировании у Беляева и снова встретился с тремя прославленными мастерами. Были там еще Н. Черепнин, Скрябин, Блуменфельд, ученик Римского-Корсакова Витоль, Крыжановский и другие. Слушали камерную музыку Бетховена и Глазунова, потом ужинали. Обстановка была непринужденная, шутили, смеялись. И хотя гости разошлись поздно, утром в восемь часов Митрофан Петрович, как и во все предыдущие дни, вошел в кабинет, где спал Глиэр, чтобы пригласить его на очередную репетицию. Кроме репетиций своего секстета Рейнгольд Морицевич посещал с Беляевым еще репетиции симфонических концертов.